Неточные совпадения
Когда же приспело время ее, внял наконец Господь их
молитвам и послал им сына, и стал Максим Иванович, еще в первый раз с тех пор, светел; много милостыни роздал, много
долгов простил, на крестины созвал весь город.
Вот и передняя, потом большая комната с какими-то столами посредине, а вот и сама Надя, вся в черном, бледная, со строгим взглядом… Она узнала отца и с радостным криком повисла у него на шее. Наступила
долгая пауза, мучительно счастливая для всех действующих лиц, Нагибин потихоньку плакал в холодных сенях, творя про себя
молитву и торопливо вытирая бумажным платком катившиеся по лицу слезы.
Старушка, бабушка моя,
На креслах опершись, стояла,
Молитву шепотом творя,
И четки всё перебирала;
В дверях знакомая семья
Дворовых лиц мольбе внимала,
И в землю кланялись они,
Прося у бога
долги дни.
— Что это, матушка! опять за свои книжечки по ночам берешься? Видно таки хочется ослепнуть, — заворчала на Лизу старуха, окончив свою
долгую вечернюю
молитву. — Спать не хочешь, — продолжала она, — так хоть бы подруги-то постыдилась! В кои-то веки она к тебе приехала, а ты при ней чтением занимаешься.
Большой монастырский колокол гудел и заливался, призывая сестер безмятежного пристанища к вечерней
молитве и
долгому, праздничному всенощному бдению.
— Они хорошо и сделали, что не заставляли меня! — произнес, гордо подняв свое лицо, Марфин. — Я действую не из собственных неудовольствий и выгод! Меня на волос чиновники не затрогивали, а когда бы затронули, так я и не стал бы так поступать, памятуя слова великой
молитвы: «Остави нам
долги наши, яко же и мы оставляем должником нашим», но я всюду видел, слышал, как они поступают с другими, а потому пусть уж не посетуют!
Младая кровь играет;
Смиряй себя
молитвой и постом,
И сны твои видений легких будут
Исполнены. Доныне — если я,
Невольною дремотой обессилен,
Не сотворю
молитвы долгой к ночи —
Мой старый сон не тих, и не безгрешен,
Мне чудятся то шумные пиры,
То ратный стан, то схватки боевые,
Безумные потехи юных лет!
Торопливо протирая сонные глазенки, вскакивал он при первом движении матери в полуночи; стоя на коленях, лепетал он за нею слова вдохновенных
молитв Сирина, Дамаскина и, шатаясь, выстаивал
долгий час монастырской полунощницы.
Слова безумья или ослепленья!
Я ненавижу вас… но
долг велит
Вам указать убежище
молитвы…
Барабанный бой.
Катерина Львовна хочет припомнить
молитву и шевелит губами, а губы ее шепчут: «как мы с тобой погуливали, осенние
долги ночи просиживали, лютой смертью с бела света людей спроваживали».
И вдруг не сонное видение, не образ, зримый только духом, а как есть человек во плоти, полный жизни, явился перед нею… Смутилась старица… Насмеялся враг рода человеческого над ее подвигами и богомыслием!.. Для чего ж были
долгие годы душевной борьбы, к чему послужили всякого рода лишения, суровый пост, измождение плоти, слезная, умная
молитва?.. Неужели все напрасно?.. Минута одна, и как вихрем свеяны двадцатипятилетние труды,
молитвы, воздыхания, все, все…
Павла о спасении благодатию, а не делами и заслугами [Также и в повседневных
молитвах, вечерних и утренних, мы молимся такими словами: «и раки, Спасе, спаси мя по благодати, молю Тя: аще бо от дел спасеши мя, несть се благодать и дар, но
долг паче… но или хощу, спаси мя, или не хощу, Христе Спасе мой, предвари скоро, скоро погибох» (мол. утр.).
— Так ведь это в притче сказано, — возразил Дмитрий Петрович. — А в повелении Христовом, в
молитве Господней что сказано? «И остави нам
долги наши, яко же и мы оставляем должником нашим».
Тоненькая, хрупкая, стоя в воде, с бледным вдохновенно-покорным личиком, готовая умереть каждую минуту, Дуня, белокурая и кроткая, казалась ангелом, явившимся напомнить гибнувшим девушкам о последнем
долге земли. Чистый детский голосок с трогательной покорностью читал
молитву, а кроткое лицо с выражением готовности умереть каждую минуту больше всяких слов утешений благотворно подействовало на ее подруг.
— Дети, на
молитву! Резкий голос Павлы Артемьевны звучит как-то по-особенному сегодня; торжественно, решительно и многозначительно в одно и то же время. В душном, спертом воздухе длинной, но узкой спальни словно нависла какая-то темная грозовая туча. Как перед бурей. Торжествующие глаза надзирательницы вскользь пробежали острым взглядом по становившимся в пары воспитанницам и продержались несколько
дольше и значительнее на личике Наташи.
После
долгой вечерней
молитвы мы поднялись в четвертый этаж и вошли в дортуар.
А когда солнце, обещая
долгий, непобедимый зной, стало припекать землю, всё живое, что ночью двигалось и издавало звуки, погрузилось в полусон. Старик и Санька со своими герлыгами стояли у противоположных краев отары, стояли не шевелясь, как факиры на
молитве, и сосредоточенно думали. Они уже не замечали друг друга, и каждый из них жил своей собственной жизнью. Овцы тоже думали…
Молитвы ее были об одном и том же, подать ей свыше силы принесть
долгу свою жертву.
Отец Алексей, не ответив ему ни слова, стал громко читать
молитву Господню. При словах «и остави нам
долги наши, яко же и мы оставляем должником нашим» из груди упавшего ниц Синявина послышались глухие рыдания.
Проводив накануне сына за границу, удалив его от опасности, оградив от неизбежного, по ее мнению, падения и позора, словом — исполнив
долг матери, княгиня поехала к обедне, дабы сосредоточиться в
молитве и достигнуть забвения происшедшего и найти силы для хладнокровного, беспристрастного осуждения виновной; но в благоговейной обстановке храма ее не покидало воспоминание ряда безобразных картин пережитого.
Со словами: «Отче наш» — пал он на колена, в трогательном благоговении повторял
молитву за солдатом, читавшим ее в ближайшем от него полку, и с словами: «Остави нам
долги наша» — горько зарыдал.
Темою разговора была только что произнесенная отцом Алексеем проповедь на тезисы
молитвы Господней: «И остави нам
долги наши, яко же и мы оставляем должникам нашим».
«Что это он мечется, как злой дух?» — с неудовольствием подумал о. Василий, становясь на
долгую коленопреклоненную
молитву.
И страсть ее побеждала целомудренного попа. Под
долгие стоны осенней ночи, под звуки безумных речей, когда сама вечно лгущая жизнь словно обнажала свои темные таинственные недра, — в его помраченном сознании мелькала, как зарница, чудовищная мысль: о каком-то чудесном воскресении, о какой-то далекой и чудесной возможности. И на бешеную страсть попадьи он, целомудренный и стыдливый, отвечал такою же бешеной страстью, в которой было все: и светлая надежда, и
молитва, и безмерное отчаяние великого преступника.
Раз, поздним вечером, ранней весною, звякнуло железное кольцо калитки у дома Евпраксии Михайловны. Тихим, слабым, чуть слышным голосом кто-то сотворил Иисусову
молитву. Привратник отдал обычный «аминь» и отпер калитку. Вошел древний старец высокого роста. Преклонные лета,
долгие подвиги сгорбили стан его; пожелтевшие волоса неровными всклоченными прядями висели из-под шапочки. На старце дырявая лопатинка, на ногах протоптанные корцовые лапти; за плечами невеликий пещур.
После
долгих колебаний, сомнений и
молитв, княжна Марья передала письмо отцу. На другой день старый князь сказал ей спокойно...